Современный человек увидит в биографии Будды совсем не то, что древний индийский монах-отшельник, современник вероучителя, средневековый китайский ученый или тибетский лама. Это отнюдь не означает, что нам, лю­дям, живущим за много тысяч километров от Индии и более чем на две с половиной тысячи лет удаленным от периода жизни Буд­ды, не дано постичь буддизм и тексты, связанные с ним.

Интересный пример собственного прочтения биографии Буд­ды являет собой работа оригинального отечественного мыслите­ля Г. Гачева «Сопоставление восточной и западной символики, или Буддизм — как естествознание» (по поэме Асвагоши «Жизнь Будды»). По собственному признанию Г. Гачева, он «промедитировал это великое произведение» и «отчетливо почувствовал буд­дизм не просто как нравственный закон людям, но как космиче­ский закон всем существам, определенно упорядочивающий вселенную». Конечно, не все, подобно Гачеву, могут позволить себе роскошь неспешного прочтения этой книги и получить ключ к пониманию буддизма, но каждый может найти в этой религии что-то важное для себя. Так, К. Г. Юнг признавался, что его «путь по­стижения мира буддийской мысли лежал не в направлении изуче­ния истории религии или философии. К знакомству со взглядами и методами Будды, этого великого учителя человечества, побуж­даемого чувством сострадания к людям, обреченным на старость, болезни и смерть, привел меня профессиональный интерес врача, долг которого — облегчить страдания человека».

Так что с биографией Будды стоит познакомиться повниматель­нее и постараться увидеть, как за ее поэтической, романтической формой, созданной и отточенной его последователями, скрываются важные доктринальные и психологические идеи этой самой древней мировой религии. Рассмотрим лишь один пример, связанный с клю­чевым понятием «срединного пути».

Жизнь Будды до ухода из дома — это прекрасное остановленное мгновение, которое, как кажется, длилось бы вечно вопреки всему, если бы не решение царевича уйти из дома и прекратить этот не­скончаемый праздник, который «всегда с тобой». Зачем понадо­бился авторам жизнеописания утопичный мир юности царевича Сиддхартхи? Тем более что этот фрагмент биографии появился сравнительно поздно: ее ранние варианты, довольно бессвязные, начинаются с того момента, когда царевич достиг просветления и начал проповедовать, сделав, говоря современным языком, карьеру духовного учителя, проповедника, великого йога и т. п., что в усло­виях Индии того времени не было явлением уникальным. Ничего сверхъестественного, необычного, божественного в его биографии поначалу не было. Более того, в одном из текстов упоминается, что его отец сам обрабатывал землю. Таким образом, если докапывать­ся до «исторической правды», то можно усомниться и в том, что Сиддхартха был отпрыском богатого царского рода.

Но безоблачный мир юности царевича, похожий на райский, был совершено необходим авторам его поздних биографий прежде всего для того, чтобы объяснить его потрясение от неожиданных встреч с больным, старцем и покойником и показать, как царевич ответил на этот вызов жизни. Живи он обычной жизнью рядового человека, едва ли такие естественные вещи, как болезнь, старость и смерть, произвели бы на него столь сокрушительное впечатле­ние, вызвали такое смятение в душе и так перевернули бы его жизнь.

Но это еще не все. Детали его безоблачной домашней жизни опи­сываются с явным смакованием. Почему? Не задавались ли соста­вители биографии Будды целью показать таким образом всю пол­ноту земного существования человека, все возможные радости его бытия — в полном соответствии с общеиндийским представлением о ценностях жизни? Ведь только полностью исчерпав мирской опыт и, можно сказать, предельно им насытившись, Будда оставил мир и ушел в лес, к аскетам. Устами Ашвагхоши он говорит:

Я совсем не безучастен к красоте, Человеческих восторгов знаю власть, Но на всем измены вижу я печать, Оттого в тяжелом сердце эта грусть. Если б это достоверно длилось так, Упивался бы любовию и я, Не узнал бы пресыщенье и печаль...

Индийцам это было понятно. По предписаниям индуизма, глав­ной индийской религии, каждому «дважды рожденному», т. е. лю­дям высших сословий, надлежало за свою жизнь пройти четыре полосы, или стадии: ученика, домохозяина, отшельника и аскета-сттиясииа, оставившего мирскую жизнь. Иными словами, уход в аскеты был возможен только после исполнения человеком своего религиозного и социального долга, т. е. после создания семьи, рождения детей и внуков, накопления богатства и т. п., хотя бывали и исключения.

Индийские мыслители не без основания полагали, что человеку насытившемуся всеми земными радостями, психологически легче отказаться от них и перейти к противоположному состоянию, аскетизму. Буддийские авторы с недоверием относились к тем искателям истины, которые до вступления на стезю отшельничества име­ли низкий социальный статус и влачили жалкое существование. И отречение носило ощутимый мирской привкус, и в их показном ас­кетизме, как правило, было больше жажды самоутверждения и же­лания повысить свой престиж, чем иных, истинно религиозных мо­тивов. Совсем иначе обстоит дело у царевича Сиддхартхи. Он не согласен с порядком вещей в мире, он не может примириться с бренностью человека. Вот что послужило отправной точкой его ре­лигиозных исканий.

Уйдя в аскеты, царевич попадает в общество отшельников — мир, живущий по своим собственным законам. Индийский аскетизм, ко­торый был и остается ярким элементом народной религии, а часто и основной практикой, поражает изощренными формами истязания плоти — вплоть до самоумерщвления. Обычным делом, например, было стоять между горящими кострами под палящим солнцем, на­ходящимся в зените. В арсенале шраманов и брахманов было много приемов суровой аскезы, и они состязались друг с другом в разви­тии способностей не видеть, не слышать, не чувствовать и т. п. Аске­ты, жестоко умерщвляющие свою плоть, были едва ли не главными героями того времени, и не случайно двоюродный брат Будды, Дэвадатта, первый буддийский «диссидент», призывал к еще больше­му ужесточению аскезы, чем предлагали общепринятые нормы.

Однако, пойдя этим путем, Будда не испытал удовлетворения. Напротив, он пришел к твердому убеждению, что измученная плоть может вызвать только болезненное состояние и не способствует от­крытию истины. И он отказался от дальнейших аскетических под­вигов, справедливо полагая, что гораздо важнее гармония души и тела. Испытав на собственном опыте крайности и мирских утех, и аскетических тягот, он в конце концов открыл собственный «сре­динный путь». Первыми словами его первой проповеди, произне­сенной перед бывшими товарищами по аскезе, были следующие: «Есть две крайности, о монахи, которым не должен следовать тот, кто ушел из мира. Какие это крайности? Одна — практика, основанная на привязанности к объектам этого мира, особенно на чувствен­ной привязанности. Это путь низкий, варварский, недостойный, не ведущий к благу, обывательский. Другая — практика самоистяза­ния, мучительная, недостойная и не ведущая к благу. Но есть и сре­динный путь, о монахи... Тот путь, который открывает глаза, способ­ствует пониманию, ведет к умиротворенности, к высшей мудрости, к полному просветлению, к нирване».

Этот путь был выстрадан собственным мучительным опытом Будды. В одном из текстов Будда рассуждает о тех, «кто становит­ся на стезю религиозного служения», когда убеждается в истинно­сти исповедуемой доктрины, либо следуя авторитету Вед, либо до­веряя логике или интуиции. Но есть и другой путь: встать «на стезю религиозного служения... только посредством собственного прозрения учения, среди других учений ранее не известного», т. е. открыть его собственным опытом без опоры на авторитет, мнения или знания других. Жизнеописания Будды убеждают, что он выб­рал именно этот путь духовного эксперимента.

Так вполне убедительно авторы биографии вероучителя проде­монстрировали не только особенности буддийского пути, но и пока­зали важный принцип раннего буддизма, согласно которому любое суждение о реальности, и прежде всего о реальности высшего по­рядка, должно быть основано только на личном опыте. И сам Будда в своих многочисленных проповедях говорил только о том, что пе­режил сам — в нынешнем или прошлых рождениях.

Ну а что нам, современным людям, может дать эта легенда? Нынешний Далай-лама XIV не раз говорил, что история жизни Будды имеет для нас огромное значение: «Она наглядно демонстрирует те великие возможности и свойства, которые заключены в человеческой жизни». На мой взгляд, обстоятельства, которые привели к полному пробуждению Будды, могут служить по-насто­ящему вдохновляющим примером для его последователей. Если кратко, то своей жизнью он говорит нам следующее: «Вот путь, по которому вы должны идти в своих духовных исканиях. Вы долж­ны понимать, что достижение пробуждения — нелегкая задача. Оно требует времени, воли и настойчивости».

В самом деле, жизнеописание Будды призвано выразить не столько биографию царевича Гаутамы, сколько показать его как носителя оп­ределенного сверхличного жизнепонимания. Вне всякого сомнения, главные вопросы, поставленные его жизнью, находились в центре идейных поисков и борьбы мнений не только его времени; они оста­ются актуальными во все времена.

Возвестив о новом идеале духовного освобождения от тягот брен­ного мира, Будда остался человеком среди людей. Сила его воздей­ствия на других определялась, может быть, даже не столько его иде­ями — мы убедились, что они лежали в русле индийских традиций, — сколько всем его жизненным примером. Последующая судьба Будды удивительна. В течение долгих веков его почитают во многих странах Азии. Его образ в качестве святого проник также в христианство, ислам, зороастризм, манихейство. Под именем Иоасафа, ца­ревича индийского, он был известен на Руси с XVI в. День его памя­ти православная церковь отмечает вместе с памятью преподобного Варлаама.