Мы не будем вдаваться в рассуждения о том, совместим ли буд­дизм с идеей бога. X. Л. Борхес в этой связи писал: «За исключени­ем буддизма (который не столько религия или теология, сколько способ обрести спасение), все религии тщетно стараются прими­рить явное и порой невыносимое несовершенство мира и тезис, или гипотезу, о всемогущем и всеблагом Боге». В буддизме есть разные варианты разрешения этой проблемы, но здесь мы не будем их об­суждать. Отметим лишь, что реальность богов в нем не подвергает­ся сомнению. Более того, буддизм признал всех без исключения богов брахманистско-индуистского пантеона, и он стал фундамен­том, на котором возводилось новое здание буддийской мифологии. Правда, некоторые боги изменились до неузнаваемости. Так, от всей богатой мифологии ведийского Индры-громовержца, неистового во­ителя, в буддизме сохранилось лишь его прежнее звание главы всех богов и, соответственно, небо Индры в космологии. В остальном же он превратился в доброго буддолюбивого бога и приобрел новые, прямо противоположные прежним «черты характера».

Итак, буддизм ни в малейшей степени не отвергал старых богов, которых продолжали почитать народные массы, но отодвинул их на периферию своей системы, давление которой, однако, ощуща­лось на всем протяжении существования буддизма. Степень ми­фологизации учения со временем неуклонно возрастала, так что в итоге сложилась самостоятельная буддийская мифология, и цент­ральным образом в ней стал сам Будда. В одном из текстов ему приписываются слова, где он отрицает свою божественную при­надлежность, как, впрочем, и человеческую, и любую другую. «Те омрачения (асава), — говорит он, — не избавляясь от которых, я мог бы стать богом, мною преодолены, подрезаны под корень, как пальмовое дерево, восстановиться им совершенно невозможно, как и возникнуть в будущем; так же точно благодаря этим омрачениям я мог бы стать гандхарвой, якшей или человеком. Как голубой, красный или белый лотос, рожденный и выросший в воде, подни­мается и стоит над нею, не смачиваемый водой, так же рожденный и выросший в мире, превзошедший мир, я живу, не запятнанный миром. Запомни, брахман, что я — Будда».

Итак, Будда стал — не мог не стать! — богом. Но как понимается «бог» в буддизме? В одном из текстов палийского канона приводит­ся перечень значений слова «deva» — «бог». Это «тот, кто сияет», «кто предается игре и наслаждениям», «кто приносит дары» — все это объединено в едином комплексе значений. Боги подразделяют­ся на три класса: к первому относятся боги по договору, т. е. персо­ны царского достоинства, которых при обращении величают бога­ми; ко второму — боги по рождению, т. е. обитающие на небесах; и, наконец, к третьему — боги по чистоте, т. е. буддийские ученики, ставшие архатами и пратьека-буддами. Разумеется, сюда же входит и сам Будда, бог богов, превосходящий всех остальных богов и по договору, и по рождению, и по чистоте.

Буддийские боги отличаются от богов других религий. Дело в том, что все мифические персонажи рассматриваются в буддизме главным образом как порождения человеческой психики, а в неко­торых школах буддизма — и как необходимые символы для йогической практики. Тем самым снимается вопрос об их реальности или нереальности (разумеется, это не относится к народному буд­дизму, где они считаются вполне реальными). Такая установка с самого начала открывала неограниченные возможности и для раз­нообразного истолкования мифологического содержания, и для фактически безграничного расширения пантеона. Там, где буддий­ское учение соединялось с местными культами, круг божеств лег­ко расширялся за счет их втягивания в буддийское «поле».

Буддийский пантеон складывался как открытая система, вклю­чавшая в себя множество божественных, полубожественных и иных мифических персонажей. Так, в конце концов, в него вошли не только индуистские боги, но и реально существовавшие люди, причем не только сам Шакьямуни, но и его ученики. Потом за ними последовали все более или менее знаменитые учителя, на­стоятели монастырей, отшельники и т. п. В фонд общебуддий­ской мифологии вошли также другие будды, бодхисатвы, архаты и пратьекабудды, т. е. люди, достигшие наивысшего предела свое­го личностного развития. Особенным пристрастием к тотальной мифологизации отличается махаяна, обладающая одной из бога­тейших мифологий в истории культуры. Число будд и бодхисатв в ней практически доведено до бесконечности; мифологизирова­ны даже обстановка создания сутр и местности, связанные с дея­тельностью буддийских учителей.

Наиболее систематизирована, пожалуй, мифология ваджраяны, «алмазной колесницы». Ее пантеон удивляет человека западной культуры многими непривычными чертами, и прежде всего — по­чти неисчислимым количеством реальных, исторических и мифи­ческих персонажей. На первый взгляд кажется, что они с трудом поддаются какой-либо систематизации. Но более близкое знаком­ство убеждает в обратном: все персонажи довольно четко сводятся в обозримую и запоминаемую систему.

Как воспринимают все это потрясающее обилие сами буддисты? Дадим слово бурятскому ученому-буддологу и буддисту Б. Барадийну. Он писал: «Существует Единое Высочайшее Существо, име­нуемое Буддой, постигаемое не иначе, как через внутренний опыт человека. Сущность Его одна и бытие Его едино, подобно вечному, неиз­менному, всеобъемлющему пространству. В этом отношении меня иногда называют монотеистом. Затем, это существо, как вечный источник блага, так сказать, — всеобъемлющая сила Добра, имеет и свою беспрерывную "кинетическую силу", свое божественное проявление на пользу всех живых существ. Это божественное проявление высшего Существа проявляется среди живых существ в образе личностей Шакьямуни, Майтрейи, Манджушри, Авалокитешвары, Тары и т. д., — в виде бесчислен­ных будд, бодхисатв, богов, богинь, идамов, чойженов и т. д. Это обстоятельство служит поводом к тому, что меня называют и по­литеистом. Наконец, меня считают еще и атеистом потому, что я не признаю иного бога, кроме Будды, этого единственно возмож­ного идеала для всех живых существ».

Итак, Будда — центральная фигура пантеона. В некоторых школах северного буддизма верхнюю ступень в иерархии занимают другие будды. Так, будда будущего, Майтрейя, считается одним из «восьми великих сынов» Будды — главных слушателей его проповеди. Иногда будды группируются и по другим основаниям. Так, в отдельную груп­пу выделены пять дхяни-будд, иначе называемых панчататхашта: белый Вайрочана, красный Амитабха, желтый Рантансамбхава, синий Акшобхья и зеленый Амогхасиддхи. Каждый из них возглавляет оп­ределенную семью, имеющую символическое значение. Так, Вайроча­на — владыка семьи татхагаты, трансформирующей неведение; Ак­шобхья — семьи ваджры, трансформирующей гнев, и т. д.

Следующий важный разряд существ — многочисленные бодхисат­вы. В их число входят не только люди, но и другие живые существа. Один из самых популярных и почитаемых в ваджараяне — бодхисатва Авалокитешвара. Его земным воплощением считается далай-лама. Авалокитешвара олицетворяет собой безмерное сострадание и мило­сердие. Согласно легендам, он сходит с лотосового цветка на землю, чтобы оказать помощь живым существам. У него одиннадцать голов. Предание объясняет их появление следующим образом. В последнем воплощении Авалокитешвара уже обрел природу будды, но, оглянув­шись вокруг, увидел бесконечные и неизбывные страдания людей. Потрясенный, он горько зарыдал, и его голова от горя разлетелась на десять частей. Один из будд, Амитбха, превратил каждую часть в отдельную голову, и магическим способом добавил к ним изображе­ние своей головы, одиннадцатой.

Не менее популярен бодхисатва Манджушри, почитаемый как олицетворение бесконечной мудрости. Он изображается в обли­ке прекрасного индийского царевича, сидящего на лотосовом троне. Правой высоко поднятой рукой он держит пылающий меч, разрубающий узы невежества, а левой — сутру Праджняпарамиты, лежащую на лотосе. Земным воплощением Маджушри счита­ется Цзонхава, известный реформатор буддизма. Почитается и бодхисатва бесконечной жизни Амитаюс: он считается прароди­телем одной из крупных групп тантрийских божеств, падмакула. Эти высшие разряды существ наделены высоким ростом и строй­ным, легким телосложением.

Следующий важный разряд пантеона — архаты. Хотя они явля­ются идеалом тхеравады, они популярны и в северном буддизме, где они объединены в группу из шестнадцати или восемнадцати персонажей. К высшей категории относятся и канонизированные ламы — духовные иерархи различных буддийских школ.

В ваджраяне развит культ так называемых защитников веры, которые в Индии называются дхармапалами, в Монголии — чойджипами, докшитами, в Тибете — чхойкъонгами и т. д. Их группа весьма обширна, но часто выделяют восемь защитников учения. Самые древние и почтенные представители этой группы — индий­ские дхармапалы. В каждой буддийской стране к ним прибавля­лись свои защитники, иногда из числа побежденных буддизмом. Они становились помощниками главных, древнейших защитни­ков, пополняя их свиту и приобретая иногда особую «специализа­цию». Сфера их действий четко определена: они покровительству­ют либо всему учению в целом, либо отдельным его направлениям, либо даже отдельным монастырям. Сама по себе мифологическая идея «защитников веры» ярко демонстрирует открытость буддиз­ма нововведениям.

Одним из главных защитников веры считается шестирукий Махакала. Вместе с пятью другими махакаламион составил группу «шести махакал» — грозных божеств, которые почитались как главные защитники желтошапочной секты — дхармапалы. По иконографическому канону они считались персонажами «героиче­ского» типа, и потому их изображали с тяжелым торсом, большим животом, толстыми ногами, массивной шеей и большой головой. Словом, все они имеют богатырское телосложение. Их квадратные лица украшают круглые навыкате глаза, мясистые носы и широко разинутые рты, из которых торчат хищные клыки.

Свирепые и яростные, они должны жестоко преследовать все, что мешает распространению и процветанию буддийской веры, а также безжалостно уничтожать всех врагов религии. Синий цвет их тел символизирует их гневную активность, а вытаращенные глаза должны убедить любого противника веры, что ни одно их злокозненное действие не останется незамеченным и ненаказан­ным. Огненно-рыжие волосы дхармапал напоминают яркое пламя и обладают магической силой, способной испепелить злых духов. Свирепо оскаленные зубы и широко разинутый рот не оставляет никаких сомнений в том, что любой вредоносный дух будет про­глочен, кровь его выпита, а сам он стерт в порошок.Устрашающий облик довершают богатырские тела, поза исступлен­ного ритуального танца, исполняемого на трупе, чаша из человеческо­го черепа, музыкальный инструмент из берцовой кости, петля для удушения и различные орудия убийства всего вредоносного. Под стать облику одежда и украшения: накидки из свежесодранной чело­веческой кожи с болтающимися ногами и руками, ожерелья из отруб­ленных голов, корона из черепов, бусы из человеческих костей и из­вивающихся змей. И хотя символика гневных форм этих божеств трактуется в духе отвлеченных философских понятий, это никак не умаляет сильного эмоционального воздействия их ужасного облика. Не менее яркой представительницей этого разряда защитников веры является богиня Лхамо — демоническое божество, покрови­тельница женщин, знающая тайну жизни и смерти, хозяйка време­ни. Чаще всего она изображается верхом на муле, по бокам кото­рого свисают жребии. В руках она держит трепещущее сердце и бирку с зарубками — памятку о сквернах человеческих, за которые виновным придется расплачиваться.

В отдельную группу, близкую к защитникам веры, выделяются божества группы идамов, которые на санскрите называ­ются иштадевата, что буквально означает «бог, связанный обетом». Это главное божество мандалы, объект медитации; буддисты вы­бирают их своими личными покровителями или патронами целых школ. Идамы могут быть женского и мужского пола, гневными и спокойными; в зависимости от этого различаются их характеры, функции, иконографические облики.

Своей ролью в жизни верующих к дхармапалам близки женские божества дакипи. Они попали в тантрийскую мифологию из инду­изма, получив тибетское название каджома — «движущаяся по ветру». Считается, что они играют большую роль в йогической практике адептов учения, посвящая их в глубинные тайны учения и яростно сокрушая все, что мешает его распространению. Эти свирепые и жестокие существа часто сопровождают богиню-мать, ти восьмеричный путь, преподанный Буддой, то и вовсе сумеет выйти за пределы камалоки.

Все космологические описания подчинены главному принципу, согласно которому разные миры и разные планы существования соотносятся с разными состояниями сознания, что придает всей картине психологическую окраску. Пожалуй, не будет преувеличе­нием сказать, что именно в мифологии, а особенно в космологии проявился предельный психологизм буддизма, когда рисуется не картина мира сама по себе, а отражение этой картины в сознании человека, т. е. отражение переживаемого им психического опыта, психокосм.